Данная статья была найдена в «Вестнике Одесского Фотографического Общества» за 1913 год. Автор статьи (В.П. Гричинский), он же военный фотограф на русско-японской войне 1904-1905 гг. описывает условия своей работы во время войны, трудности, с которыми ему приходилось сталкиваться и само отношение офицеров к военной фотографии в то время.
Чтобы не пропала ни одна страница этой войны, и чтобы ее история была яркой и богато иллюстрирована, некоторые отдельные воинские части завели у себя альбомы портретов гг. офицеров своей части и фотографические походные мастерские на полковой счет. Настоящая мастерские, то есть с приглашенными фотографами-профессионалами, были у весьма немногих полков. Большинству же воинских частей давали только пособия отдельный лицам своей части на расходы по любительской фотографии. Так это было и в нашем полку.
7 декабря 1904 года получена была в штабе нашего полка копия приказа корпусного командира о желании генерала Куропаткина дать фотографии наиболее широкое распространение и о доставке боевых снимков для альбомов Куропаткина: «Одного для поднесения Государю-Императору, и другого для главного штаба, для иллюстрации истории войны».
Командир полка решил, что расходы можно принять на счет части.
По усвоенному в армии (в мирное время, когда ген. Куропаткин был министром) порядку один и тот же приказ главного штаба повторялся в приказах командующего армии (у нас третьей армии), корпусного, девизионного и бригадного командиров. Концелярщина задела штабы даже на войне во время самых боев, а потому и не удивительно, что через неделю, 13 декабря 1904 года, получился в штабе полка опять тот же приказ из штаба бригадного генерала о том, чтобы «привлечь фотографов-любителей к съемке позиций и боевых сцен». Но требование уже повысилось: требовались уже не 2 копии каждого снимка (для упомянутых выше двух альбомов), а «По пяти копий каждого снимка». Можно было предположить, что и другим начальствующим лицам захотелось, если не самому получить, то преподнести сувенир о войне в виде альбома своему непосредственному начальству (командующему армии, корпусному и дивизионным командирам), или приобщить к описанию действий своего отряда, как иллюстрацию истории военных действий.
Когда полковой командир прочел мне этот приказ о пяти копиях одного и того же снимка, я заявил, что если у меня например, уже есть около 1000 хороших негативов, то, следовательно, на 5000 копий с них (не считая уже копии как для меня самого так и для полка) надо завести мастерскую, требующую больших расходов, о которых в приказе вовсе не упомянуто. Как быть?
Полковой командир замолчал и уже не высказывал желания принять расходы на счет полка, и прежнее свое решение о двух копий каждого снимка оставить без исполнения. Причина та, что к этому времени, несмотря на искреннее старание полковника поддерживать хорошее отношение с начальством, этого сделать ему не удалось, и наш полковой командир решил подать рапорт болезни и уйти в госпиталь, а потом в отставку, или куда откомандирует его высшее начальство.
В скоре ушел и я из полка по болезни в госпиталь и должен был возвратить в полк полученное мной от него пособие на фотографию.
Вы итоге получилось, что я на свой собственный счет завел походную полевую фотографию, которая и осталась у меня на руках. Но я не жалею об этом, даже напротив рад, что, как сувенир об этой войне и проведенном в походе и в боях времени, остались у меня многочисленные негативы, между которыми есть очень ценные, можно сказать исторические, как например: панорамная на трех пластинах 13х18 см. съемка Лаосского поля сражения 17 октября 1904 года с бруствера форта №4 Лаосской крепости (позитив получился около 48 см. длины).
По дороге на войну очень многие офицеры и нижние чины полка снимались, первые для полкового альбома и все для себя лично для отсылки домой. В походе против японцев снимались походные сцены, снятые виды городов Лаояна, Мукдена, Никольса — Уссурийского, Хабаровска, Имана, Порт-Посьета, Новокиевского Урочища, виды боевых позиций Шахе, Бенсиху и много других, а также сцены китайского и корейского сельского быта.
Во время съемки боевых сцен под Бенсиху, в конце сентября 1914 года был ранен в шею пулей один из конвоировавших меня унтер-офицеров, который остался в строю и за то, по моему предоставлению, награжден именным «Георгиевским крестом за храбрость».
У меня в походе было 2 камеры: 1. Штатная 13х18 см. с несколькими объективами и 2. Стереоскопическая 8 1/2 х 17 см., которую можно было снимать с руки (моментально и со штатива с выдержкой).
Большинство снимков сделаны стереоскопической камерой. Весьма значительная часть их (несколько дюжин) оказались годными только на одной половине, тогда как другая оказалась завуалирована, в следствии вовремя незамеченной порчи камеры.
При переправе вброд через приток реки Шахе моя казенная верховая лошадь «Актер», по горячности, спускаясь не торной дорогой, а напрямик по мокрому косогору берега, поскользнулась и упала на бок, уронив меня в густую липкую грязь у берега. При падении камера, бывшая у меня в руках наготове, частью запачкалась в той же грязи. Незначительный край меха камеры отсырел, отклеился и дал щель не более булавочной головки, но вполне достаточно для завуалированная соответствующей половины пластинки лучем света. Дефект был замечен и исправлен только через несколько дней, когда полунеудачные снимки были проявлены.
Второе, еще большее несчастье было с покупкой в Иркутске стереоскопических пластин фабрики Графа Келлера. Все пластинки (несколько дюжин коробок) пришлось выбросить вон, так как при проявлении все они оказались в черных пятнах, или черных густых путаных узлах кривых линий (как черная паутина), или просто с черными линиями в разных направлениях, портящими до негодности все снимки.
Напротив, пластинки Люмьера, как купленные по дороге в разных местах, так и присланные из Петербурга, запаянные в жестяных по 6 коробок (в каждой коробке по 12 пластинок), из весьма многих дюжин коробок — ни одной пластинки не пришлось забраковать. Также хороши оказались пластинки Шлейснера и Ильфорда. Значительно больше пострадали пластинки Заньковской и других русских фабрик.
Замечательно что пластинки Люмьера, оставленные после съемки (в количестве нескольких дюжин) запакованными без проявлении, при проявлении через несколько месяцев, а некоторые более года, оказались не завуалированными даже по краям.
В походе для моей фотографии от полка в моем исключительном пользовании была отдельная офицерская палатка и один нижний чин (Ефрейтур Завялов), немного знавший технику светописи, как служивший где-то в Оренбургской губернии у сельского бродячего «фотографа-профессионала». На мой собственный счет были приобретены 4 головы вьючного скота (одна лошадь, 2 мула и один осел) с вьючными седлами. За животными ухаживали мой деньщик, конюх моей казной лошади «Актера» (пятая скотина моего транспорта), и ротные фельдшера, которые рады были к моим вещам присоединить свои сумки. Такой мой транспорт следовал неотступно за мной везде в походе, скрашивая походную страдную жизнь, дни которой я всегда вспоминаю с особенным удовольствием, как дни действительно нервной, живой жизни, доставившей мне немало минут художественного наслаждения. Но вместе с тем мой транспорт был и предметом зависти всех без исключения офицерских чинов нашего полка. На бивуаке мы приходили всегда в глухую ночь. Солдаты сейчас же разбивали свои палатки и засыпали мертвым сном. Мои люди делали моментально для меня то, о чем никто из начальства в полку не мог и мечтать: разбивали мою офицерскую палатку, кипятили чай или кофе, и через одну четвертую часа, насытившись и обогревшись, я засыпал в своей походной кровати. Между тем, все офицеры полка слонялись еще час, и около того, в ожидании обоза первого разряда, подвозившего далеко не всем те же удобства: не все офицеры могли возить в обозе первого разряда походные кровати и походную кухню.
Расформированному (по демобилизации) нашему полку оказались ненужными, ни полковой альбом, ни мои снимки. Они, по праву целиком остались у меня на руках, в следствии сделанных мной материальных затрат на оборудование походной фотографии и на транспорт из четырех вьючных скотов.
И тольк весьма немногие из гг. офицеров воспользовались своими портретами, да и моими по большей части стереоскопическими, видами великого сибирского пути, реки Оби, озера Байкала и переправы через него на ледоколе.
В походе же как-то сразу исчез у них почти совсем интерес к фотографии. Их интересовали только те снимки, где они сами лично позировали, а таких было не много.
Д-рь В.П. Гричинский
